Тут сказались все годы славной борьбы за демократию как оранжевого, так и прочих оттенков. Допустим — не первостепенно, но важно — что на оперативных, то есть доступных вот сейчас с ходу (без захвата неизвестно где размещенных стратегических запасов) складах бригады не хватало ракет, дабы вооружить все наличные самолеты по полной оснастке. Помогло то, что беды, как и самолеты агрессора, ходят группами. Ибо, опять же, не все из МиГ-29 40-й бригады тактической авиации могли взлететь. Причин для чего в свою, не радужную, очередь имелось несколько. Многие боевые машины были давненько раскурочены, так как превратились в залежи бесценных запчастей для своих братцев, случайно оказавшихся более везучими или попросту более новыми. Затем в бригаде не хватало летчиков. Точнее, опытных летчиков. Постоянная недодача керосина, а также не афишируемая кампания по сбережению ресурса истребителей, привела к тому, что налет часов основного количества личного состава оказался ниже всякой планки. И потому и тут тоже, как и в случае с самолетами, приходилось забирать у некоторых все (в плане часов реальных тренировок), дабы выдать другим в достаточной мере. Ныне все это сказалось одновременно. Война есть жестокая проверка государства на живучесть.
Теперь из всей бригады выставить для реального боя у Добровольского получилось только двенадцать машин. Самых лучших летчиков на самых лучших самолетах. Да, можно было бы набрать еще — и того, и другого. Немного, но можно. Но первый вылет на перехват настоящего противника никак не следовало сочетать с обучением азам. План вероятного удара по турчакам и так держался на волосинке; стало бы полной глупостью утяжелять ее искусственно.
Так что Штирлиц-Редька служил. Хотя бы из принципа, дабы до срока, который у любого военного, кроме маршала, неминуем в пору расцвета (по крайней мере, так всегда почему-то думается), не сдавать должность полковникам, тем, что более всего на свете жаждут «у Амэрыцю». Правда, он почти решил для себя — будет нести караул до официального вступления «країни» в «атлантисты» Потом: «Извините, господа хорошие, англомовные, но тут уж как-нибудь без меня. Устал; тяжек воздух нам земли». А пока, не имея распоряжений из канувшего в Лету социалистического Отечества и даже из какого-нибудь другого, не своего, типа заморско-тропической чавесовской Венесуэлы, он нес службу как водится. В конце-то концов, не хотелось слиться в строю с повально прущими в армию лентяями, до уровня коих даже разгильдяйской офицерской братии восьмидесятых, молча, без тика и рыпанья к кобуре, пронаблюдавших растаскивание на части Союза, было ой как далеко. Естественно, попадались службисты, но те больше заботились о карьере, чем о боевой готовности. Если для движения к цели ее получалось окончательно послать на фиг, то делали они это с превеликим удовольствием. Однако у генерал-майора Редьки никак не шло из головы, что служит он все же в противовоздушной обороне, то есть в совершенно не наступательном виде вооруженных сил. Тем паче ныне, когда войсковые ЗРК поставлены на прикрытие мегаполисов. Черт возьми, конечно же, жители этой страны продолжали оставаться не блеющими, терпеливо ждущими манны небесной овечками, но неужели это считалось достаточным поводом для оправдания предательства их безопасности от бомбардировки с воздуха? Понятно, для кого-то считалось, но уж никак не для генерала Редьки.
Николай Николаевич относится к своим истинным обязанностям со всей возможной старательностью. Кстати, и к бюрократической стороне дела тоже, ибо бумажная волокита, несмотря на все уверения мечтателей-технократов двадцатого века, наглой контрабандой перетянула увесистые тюки сюда, в двадцать первый. Все компьютерные причиндалы оказались просто довеском, маскировочной сетью. Поскольку бесхозный Штирлиц-Редька работает командиром полка, то бумагомарательной волокиты у него выше крыши. Благо имеется кое-кто в штате, занятый исключительно такими делами. Это очень и очень кстати, ибо с некоторых пор в бумагомарательство вплелся новый вредоносный фактор — вся бюрократия творится на мове. Фактор вопиюще важен для всех приезжих инспекций, он даже затмевает важнейшую в былом тоталитаризме строевую подготовку. Не исключено: это связано с отсутствием бетоно-, а также асфальтопроизводственных мощностей, равных союзным. Где прикажете маршировать, печатая шаг? На расчищенном лужку? Моволопотание настолько величественно, что настоящая боевая подготовка на ее фоне что уборка сортиров: делать кто-то должен, но особенных специалистов-сантехников военные училища не выпускают. В армии Самостийности отменен даже стройбат — исключительно криминогенная, но и весьма рентабельная армейская структура в плане увековечивания человеческих усилий в камне. Видимо, строить для Вооруженных сил Украина ничего и не собирается. А зачем, в самом деле? Плакаты в «ленинских комнатах», конечно, запрещено переводить слово в слово — надо изгаляться мыслью, менять «змист» и стиль коренным образом. И портреты тоже лучше бы заменить на крепостного Шевченко (будет повод рассказать солдатушкам о том, как счастливо жили их праотцы под поляками) или лучше Махно, но без ордена Красного Знамени на фото (маловероятно в теперешнее время, но могут выискаться неуместно вопрошающие умники). Ко роче, бумаготворчества пруд пруди. Мальчики, жаждущие отслужить положенный годик в армии легко, должны с подростковых портков овладевать искусством рисования и каллиграфического письма.