Война 2011. Против НАТО. - Страница 38

— Я тебя спрашиваю или как? — интересуется Беда.

Однако водила — тертый крендель. Похоже, зуботычина ему только на пользу: дрожать он перестает, но вместо того, чтобы идти на мировую, наглеет.

— Так ведь платят же, — говорит он со странной уверенностью, что столь короткой фразой все объяснил.

— Ты совсем тупой, дядя? — Дмитрий Гаврилович опасно белеет. Парфенюк его таким еще ни разу не видел. — Они грабят твой завод. Станки увозят в Турцию. Ты им помогаешь. Чего потом грузить будешь, когда завод твой разберут и уедут?

— Я крайний, да? Власти ничего не делают, а я что… Менты с ними вместе. Они ж власть или как?

— А у тебя мозгов нету?

Парфенюк смотрит на Дмитрия Беду очень внимательно, особенно на руки. Он хочет успеть загодя отвернуться, когда Беда решит стрелять и начнет вскидывать АКМ.

— Сколько ж заплатили? — Толстый палец Дмитрия Гавриловича опасно шастает вблизи куркового механизма. Парфенюк почти жмурится.

— Так… — неопределенно мычит водила.

Я неясно задал вопрос?!

— Сто баксов, — отвечает автокрановщик поспешно, ибо наконец-то взвешивает и решает, что ответ не столь значим, дабы за него умирать. — Понятно — тридцать сребреников, — комментирует Беда.

Тут Парфенюк наконец-то решается, перебарывает себя.

— Дмитрий Гаврилович, можно вас на секунду? — Чего? — недовольно цедит Беда, все же делая пару шагов в сторонку.

Сергей прижимается почти к уху. Торс под одеждой невольно напрягается — он готов встретить затрещину, а то и пару.

— Дмитрий Гаврилович, не убивайте вы его, правда.

— Чего вдруг? — Беда и вправду недоволен. — Он сотрудничал с…

— Да гражданский же.

— Я тоже гражданский, — вскидывается Беда.

— Тогда давайте поедем туда, на завод, и перецокаем всех стропальщиков. Они ведь тоже грузили. Потом сторожа, что открывал ворота. Понимаете, ладно там, ментов. Они все ж на службе, а если сейчас, то на службе у врага. А здесь… Работяга же просто. Наверное, семья, де…

— Сантименты ваши, твою маму, — ворчит Беда. Однако Парфенюк наблюдает, что опасная бледность сменяется более привычной краснотой.

— Эй ты, сволота турецкая, семья есть?

— А чего? — водила снова недопонимает, что тут от одного лишнего слова можно сдохнуть или продолжать жить.

Теперь Беда с размаху, но опять же не со всей дури, лупит его по грудине прикладом плашмя. Водила хрипит и пытается согнуться. Хрена тут получится — он привязан.

— Я спросил или как? — говорит Беда.

— Чего? — У водилы от удара плохо с оперативной памятью.

— Семейство есть? Дети?

Не, жинка только.

— Видишь? — поворачивается к Парфенюку Беда.

— А нет, — поправляется крановщик, с трудом вдохнув воздуху, — от старой есть дитё, девочка.

— Вот, видите, — поясняет Парфенюк.

— Ни хрена не вижу, — констатирует Беда. — А ты, сволочь, алименты платишь?

Вопрос прямо-таки к месту, с учетом того, что сюда, наверно, несутся сейчас боевые машины, а может, и боевой вертолет.

— Хм, — кривится водила, — очень зря, кстати. — С чего ж их платить. У нас…

— Ты ж, падла, крановщик, твою… Вот, подлохматился. Правда, разгрузить не получилось. И не платишь… Пришью, — последнее слово даже не для водилы, так, подведение итогов.

— Да не тратьте вы на него пули, Гаврилович, — снова встревает Парфенюк. Он же…

— Закрой рот, рядовой! — рявкает Беда так, что Сергей вздрагивает. Потом он снова лупит водилу прикладом и, пока тот корчится, поясняет, приблизив лицо к Парфенюку: — Хочешь, Сережа, чтобы я и правда вынужден был его шлепнуть? Чего уже несколько раз обращаешься по именам? Даже этот тупица запомнит, понимаешь? И турки из него выпотрошат. А у них с ментами Вась-Вась, забыл? Хочешь, чтоб пока мы тут бродим, к моей Нельке пожаловали и заломили ручки? В милиции же списки всех служивших и…

— Я понял, Дмитрий… Молчу… — Твою…

Беда разворачивается к водиле. — Слушай, шофер. Ты меня запомнил? Впрочем, лучше не сильно запоминай. Лучше ты ничего и никого не видел. Но знай, если еще раз попадешься на ниве сотрудничества с захватчиками — пеняй на себя. Будешь сдыхать у меня полчаса минимум. Вспомнишь всю свою бестолковую жизнь. И о совести подумай. Ты не в курсе, что есть такая, но, может, вдруг проявится. Турки-то рано-поздно свалят. Как будешь вспоминать о взаимном вареве? И учти, работяги остальные тоже ведь не без глаз. Будешь получать на орехи, как только попадешь в подворотню. Да и власти, они ж такие: сами себе простят, а тебя, простодыру, возьмут на заметку. Будет у тебя в карточке особая черная метка, типа: «Не надежен. Потенциальный предатель». Впрочем, и не потенциальный даже. Подумай. А дабы думалось лучше…

Приклад «Калашникова» лупит крановщика уже совершенно не шутя, причем дважды. Похоже, водила без сознания.

— Отвяжи его, — командует Беда Парфенюку. — И сваливаем, покуда не очнулся и не запомнил, в каком направлении мы драпанули.

37. Детектив

От сумы до тюрьмы, как говорится. Но еще, оказывается, и до детектива. Считанные часы… о, даже всего час назад… Георгий Полеводов ведать не ведал о таких приключениях. Сейчас он не на летном поле, а сидит за рулем в своем родимом «жигулике». Мотор заведен, но машина не едет. Он ждет.

Здесь, около аэровокзала, все до странности в норме. Нет никакой паники. Конечно, народ несколько возбужден, но ничего особенного. Вот что делает простейший вывод из физики — «согласно обратному кубу мощности». Там, вблизи лайнера, наверное, даже автомобили, что полегче, переворачивало, а здесь окна ростом в половину здания, и хоть бы одно лопнуло. Благо сам Полеводов тогда не стоял, а осуществлял съемку полулежа: как автоматный, а то и пулеметный огонь творит из людей ломаные манекены, он доподлинно наблюдал; не стоило подставляться. Поэтому его не опрокинуло и не искалечило. А вот почему он вместо того, чтобы броситься помогать раненым и обожженным — по логике вещей таковые должны были появиться в приличном количестве, — кинулся, ноги в руки, обратно к аэровокзалу, это другая, параллельная история.